Не люблю нытиков. А они ко мне так и липнут. Мой характер для них идеален – я больше люблю слушать, чем говорить, и не умею грубить. Сижу, киваю, думаю о своем. А чего им внимание уделять, то у них не так, это неправильно, здесь несправедливо, там спину сорвал, тут – не звонит, и не звонит, а я так ждала, да еще это правительство!...

А вчера я любовалась на свое отражение. В анфас я даже очень ничего, потому что так не видно всю красу носа. Внезапно в волосах что-то блеснуло. Я присмотрелась и обмерла – там был он. Та-да-да-дам. Признак взросления, переходная черта, рубеж, за которым работа-дом-сон-работа-дом-сон-тук-тук-гвоздики-привет-червяки. Он убил меня наповал. И съел.
Это был седой волос.

Когда вы впервые почувствовали себя взрослыми? Варианты «ой, а я до сих пор чувствую себя ребенком» или «да, с позавчера мне уже целых пятнадцать лет» не принимаются. Ну, когда? Когда вам стали уступать место в автобусе? Говорить: «Женщина, я за вами»? Когда родился первый внук? Когда появились «гусиные лапки» вокруг глаз?

Ни замужество, ни рождение ребенка, ни окончание медицинского института не заставили меня подумать, что я переступила какой-то рубеж по направлению к взрослению. Ни растяжки на животе, ни морщинки, ни едва заметные венки на ногах.
Но седой волос меня добил, и тиканье часов стало намного более заметным. Первым моим побуждением было его вырвать, разодрать на сотню маленьких медвежат и вышвырнуть с балкона. И никто никогда не узнает.

Я наконец-то поняла, что невозвратимо взрослею. Что многое осталось позади. Что я больше не буду флиртовать с симпатичными парнями, строить им глазки и думать: «Интересно, как он целуется?». Да и вообще – у меня никогда не будет первого поцелуя. Я не буду часами трындеть по телефону. Да, часами! Мой рекорд – пять, а ваш? И сережку в брови я, наверное, так и не сделаю. Вы пошли бы к гинекологу, который выглядит, как солист группы «Ария»? «Ва-а-азьми ма-а-ае сэ-э-эрцэ!»..Я бы – не пошла. Я не смогу сорваться с места и уехать на три дня в другой город, я и раньше такого не делала, а сейчас – работа, ребенок, муж и т.д.

Мне самой захотелось забиться в уголок и тихонько повыть – и белье никто не погладит, и на работе завал, и посуда вот уже третий день стоит немытая, ждет своих тараканов, и крышки прозрачной для унитаза нету, знаете, такая, с ракушками внутри, и волосы седые, и бабы сволочи, и солнце, сами знаете, какой фонарь.. И о втором ребенке начинаем думать, а комнат три, а хотелось бы четыре. Да, да, и не говорите мне, что вы жили семеро на балконе, кошка в корзинке, теща в стиралке. Мне надо много места. Может быть, потому что у самой меня в детстве не было своего личного уголка?.. Кстати о посуде, мы наконец-то решили купить посудомоечную машину. В субботу муж поехал ее выбирать и вернулся - отгадайте, с чем? Правильно, с GPS! Это такая навигационная хрень, не знаю, как ее зовут по русски, но она так же похожа на посудомойку, как бульдозер на гладиолус. И, кстати о детях - этот звереныш позавчера аккуратно переложил всю свою бамбу из пакетика в мои кроссовки. Для непросвященных, бамба - это такие кукурузные палочки, короче, она должна быть где угодно, но никак не в кроссовках. Чем этот поступок мотивировался, ребенок не объяснил.

В общем, страдаешь тут, переживаешь, вся такая несчастная, одинокая, и в белом, а на следующий день появляется самый банальный насморк – и все. Голова болит и не соображает, мышцы ломит, вроде как температура, а градусник, сука, выбивает свои 36.6, так что никакой объективной причины поплакаться нет. Так бы сказала: «Зорик, у меня 39.5», а он бы строго ответил: «Лена, быстро езжай домой, наплюй на всех, чаю много с лимоном, и я постараюсь пораньше вернуться». А я бы знала, что он обо мне заботится, и стало бы немного легче. А так – «Зорик, у меня 36.6?». Даже стыдно как-то. И больные от меня сморкающейся шугаются, а мне от них – нельзя, хоть и хочется периодически. А в голове крутится: «Верните меня во вчерашний день, в три комнаты с немытой посудой и бамбой в кроссовке, но без насморка, и я буду ваша навеки. Вчера было так хорошо, даже без крышки от унитаза! А сегодня – насморк, и хреново, хотя это сегодня, а вчера ведь уже прошло. Зато вчера было так хорошо!»..

Славик и Виталик сидели за столиком в кафе и ели колбаски, запивая их пивом из высоких стаканов.
- Именно то, что надо, - констатировал Славик, гипнотизируя взглядом подцепленную на вилку половину колбаски.
- Согласен, - кивнул Виталик, отхлебнув пива. – В колбасках – жизнь.
- И холестерин.
- А разве холестерин не в майонезе?
- Или в яйцах…
- Но только не в моих.
Наступила длинная пауза: друзья сосредоточенно жевали.
Они были похожи друг на друга, как две капли «Будвайзера»: оба высокие, тощие, ленивые и абсолютно бесполезные в жизни люди. Свою бесполезность они неоднократно и успешно доказывали еще в школе, где вместе сидели за партой, потом – в армии, умудрившись попасть в одну автороту. Об их героической службе по военной части до сих пор ходили легенды: рядовые Бакланко и Чуриков до самого дембеля не освоили даже чистку сортиров, а их участие в стрельбах долгие годы спустя снилось командному составу в ночных кошмарах.
После армии друзья выучились в одном институте на инженеров, и лишь с началом производственной практики пути их разошлись. Но, к счастью, не навсегда. За относительно недолгий период разлуки Виталик довел до развода свою жену-еврейку, которая готова была смириться даже с тем, что муж гуляет налево, неистово жрет водку с перерывами только на перекур и является домой под утро. И то не каждый день. Лишь бы раз в полгода выполнял свои супружеские обязанности и показывался на глаза теще. Но на вечный мужнин пофигизм ко всему на свете она не подписывалась. Славик совершил подвиг похлеще – он просто не явился на собственную свадьбу, после чего долго скрывался в подполье от родни похеренной невесты
.
Вставьте скрываемое содержимое внутрь блока!

- Слушай, а может – по окорочкам? – Славик освежил диалог новой идеей.
- С пивом? – уточнил Виталик.
- Яволь! Барышня! – Славик помахал рукой официантке.
- Да несу уже, несу, - откликнулась та – программу этих двоих она знала наизусть.