Эта забавнейшая история приключилась со мной много лет назад, когда я работал водителем-дальнобойщиком в одной уважаемой конторе, всю историю своего недолгого существования занимавшейся перевозкой больших грузов.

Была рождественская ночь. В безоблачном черном небе стояла полная луна, тысячи ярких звезд перемигивались в недосягаемой вышине россыпью прекрасных чистых алмазов.

Я отчаянно крутил баранку, стараясь удержать тяжелый фургон с прицепом, доверху груженный свежими, ароматными мандаринами, на скользком полотне Выборгского шоссе. Впереди призрачным маревом сияли огни Санкт-Петербурга.

-Ты бы побыстрее, Костя, - сказал мой напарник Толик, поминутно поглядывая на часы. -Полночь скоро, меня дети ждут.

-Ага, -отозвался я, запихивая в рот позаимствованный из кузова, источающий липкий сок и неподражаемый запах мандарин, и еще крепче вцепился в руль. Разгонять многотонный фургон на покрытой толстой ледяной коркой, точно каток, трассе было бы чистой воды смертоубийством.

Вдалеке показался несущийся нам навстречу плюгавенький "Жигуленок". Помигал фарами, погудел: с Рождеством, значит, братцы. "Угу, и тебе того же", -подумал я, просигналив в ответ.

По обочине ковыляет старенькая бабуська, прет на худеньком плече облезлую елку, что твой Дед Мороз. Куда ж ты, бабка, вылезла-то, на ночь глядя? Тебе бы дома сидеть, в телевизор уставимшись, да внуков на коленях качать...

-Костя, быстрее, -не унимается Толик. -Давай я за руль сяду.

"Ну уж фиг тебе с маслом", -думаю я. Глянул в зеркальце -дорога свободная. Включаю четвертую передачу, плавно нажимаю на педаль газа.

Взревел двигатель, машина рванула вперед, стрелка спидометра поднимается все выше и выше. Это ничего.

Только бы не занесло. Хватаюсь за руль что есть сил, чуть нагибаюсь вперед... -О-о-ой, мо-о-ороз, мо-о-роз, не мо-о-розь меня-а!!! - слабо доносится откуда-то издалека. -Не мо-о-орозь меня-а, мо-о-его коня!!!

Не отзвенела еще последняя высокая нота этой душещипательной песни, исполненной сильно нетрезвым мужицким голосом, как прямо по курсу, пыхтя и дребезжа на колдобинах, с проселка вырулил на шоссе древний и оттого полудохлый подъемный кран "Ивановец", чихнул и благополучно заглох.

Водитель встречных "Жигулей", видимо работавший раньше на "Ленфильме" каскадером, бросил машину влево, взметая тучи снега, взлетел на растущий на обочине сугроб и тихо перевернулся. "Правильно, третий -лишний", -подумал я, до упора втапливая в пол педаль тормоза.

Бабка, вскрикнув, перекрестилась елкой и нырнула в снег. Следом туда же отправился аккуратно снесенный мною с шоссе "Ивановец". Полетело разбитое стекло, исполосовав от уха до уха мою счастливую физиономию. На улицу я выскочил, безотчетно сжимая в руках вывернутый из рассыпавшейся стойки погнутый руль.

В тот жаркий майский вечер я стоял у круглосуточной палатки возле одной из длиннющих девятиэтажек в Ясенево. В кармане мялся и мок полтинник, майку можно было выжимать – я запарился по самое нехочу. Возле палатки натужно гудел сосасольный холодильник, в белом чреве которого, сквозь заляпанное руками былых страдальцев дверное стекло, на меня приветливо смотрели запотевшие алюминиевые бока банок с пивом.
- Хейникен! – хрипло произнес я в амбразуру ларька, протягивая синюю сморщенную бумажку.
- Аткрыва-аю, - безжизненно донеслось мне в ответ, и в подтверждение этих слов холодильник мерзко запищал...



Я извлек бережно зеленую банку, сгреб в карман сдачу, холодя влажным от испарины металлом свою небритую щеку. Отошел в сторонку и, предвкушая неземное блаженство, с ласкающим ухо «крак», открыл пиво. Ноздри пощекотал хорошо знакомый горьковато-кислый запах, и я жадно, в три глотка выпил полбанки сразу.
Рядом кто-то шумно, в нос втянул воздух и почмокал губами.
- Братишка, - услышал я заискивающее обращение, и нехотя повернулся.
В пыли у обочины стоял плюгавенький мужичонка. Рукава его грязной рубашки бесформенным валиком скатались к локтям, верхняя пуговица не застегнута, а нижние были вырваны с мясом. Кошмарные коричневые брюки пузырились на коленях, а прорехи на стоптанных в хлам ботинках свидетельствовали, что мужичок носков не носит. Неумытая, мягко говоря, и небритая физиономия мужичка приобрела дежурное умильно-просящее выражение, заплывшие масляные глазки вожделеющее разглядывали не меня, но пиво, а заскорузлые пальцы совершали рефлекторные хватательные движения.
- Оставь глоточек, братишка? – дрожащим голосом попросил мужичок, и в голосе его такая была вселенская грусть по алкаемому, что я кивнул и, сделав прощальный глоток, с сожалением протянул остатки бедолаге.
Тот осторожно принял из моих рук баночку и, вопреки моему ожиданию, не набросился жадно на ее содержимое, но бережно поднес к губам и, зажмурившись от наслаждения, медленно и с видимым во всем мужичковском облике удовольствием осушил ее до дна.
Я тем временем закурил, справедливо ожидая, что мужичок еще и без табака и обязательно стрельнет у меня сигаретку, а я, такой щедрый и снисходительный, подарю ему еще кусочек счастья.
- Молодец, - похвалил меня мужичок, сделав первую затяжку. – А давай я тебя отблагодарю, - неожиданно предложил он, и я поперхнулся дымом от таких слов.
- Ты чего, земеля? – вопросил я, прокашлявшись. – С трех глотков пива ушатался, что ли?
- А ты за дурачка меня не считай, - обиделся вдруг мужичок, но тут же мгновенно подобрел вновь и пояснил: - Ты вот дай мне сколько хочешь денег, отвернись от меня и считай вслух секунды, и сколько насчитаешь, я тебе во столько раз больше и отдам.
Я захохотал, и мужичок вторил мне скрипучим смешком.
Я порылся в карманах. Сдачи с пива было двадцать два рубля, два червонца и двушка, в карманах завалялся еще пятак. Семнадцать рублей мне были нужны на проезд в метро, червонец я решил пожертвовать остроумному попрошайке.
- Держи, юморист, - протянул я мужичку зеленую бумажку (тот проворно сунул ее в карман брюк). – Бывай, - махнул я рукой и зашагал к метро.
- Эй, подожди, - услышал я обиженный голос. Мужичок трусцой догонял меня, - Ты чего не считаешь? Не веришь, что ли?
Его навязчивость стала меня раздражать.
- Ладно, земеля, побалагурил, и будет. Не до тебя, - буркнул я, но мужичок, умоляюще сложив руки, встал у меня на пути:
- Братишка, ептыть, ну че тебе, впадлу? Ну попробуй, чего тебе стОит?